ПРОДОЛЖЕНИЕ фрагмента книги Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010).
НАЧАЛО ПУБЛИКАЦИИ — ЗДЕСЬ.

Город был окружен войсками. Над городом кружил самолет, посланный правительством, он тоже разбрасывал листовки (до боли знакомое Д’Аннунцио дело) с приказом генерала Кавильи, назначенного комиссаром Венеции Джулия, считать всех легионеров дезертирами. Д’Аннунцио выступил с негодующей речью. Маринетти остроумно назвал воинов Фьюме «дезертирами — вперед» (в будущее), атакующими неведомого врага, то есть, по сути, футуристами.

Лозунгом дня стало не очень приличное выражение ME NE FREGO — которое можно условно перевести как «мне наплевать».

Легионеры (как стали называть добровольцев) повторяли его по любому поводу. И с тех пор выражение «менефрегизм» вошло в итальянский язык. Наплевать на то, что все против нас. Это выражение вышили на голубом вымпеле легионеров. И эту надпись сбрасывали летчики на Триест. «Мои люди не боятся ничего, и даже слов», — заметил по этому поводу Д’Аннунцио.

«Мы одни против всех — у нас есть только отвага и больше ничего», — с такими словами обратился Команданте к легионерам.

В блокнот он записал: «Обладание городом похоже на обладание пылкой женщиной».

Почти каждый день он произносил речи с балкона дворца.

В итальянском Фьюме я понял различие написанной речи от импровизации.

…Народ кричал и неистовствовал, вызывая меня. Под окнами обезличенная человеческая масса бурлила, вскипала, взрывалась как расплавленная материя.

Я должен был отвечать их устремлению, должен был поддержать их все более пламенную любовь ко мне, все более раскаленную — ко мне одному. И все это только благодаря моему присутствию, моему голосу, жестам, моему бледному лицу, моему подслеповатому взору.

…Сила, которую невозможно было сдержать, поднималась в груди, сжимала горло, мне казалось что между зубами и языком возникает свечение. Я начинал кричать.

Мои помощники подбегали, распахивали двери. Я, как стрела, устремлялся на балкон. Шел ли я к зверям, к душам? Да, к народу.

Я видел своим покалеченным глазом небесную звезду. Обрывок облака, карнарскую бурную толпу, луч божественного присутствия. Говорил… доводя свою страсть до неслыханного исступления.

20 сентября состоялся небольшой военный парад в честь «освобождения» города. Д’Аннунцио подъехал на машине и смешался с народом. Маринетти (который тоже примчался во Фьюме в первые же дни) был поражен, как легко и непринужденно он сходится (по видимости) со всеми — с детьми, солдатами, и уж конечно, женщинами. Ардити в черных рубашках с черными же знаменами, украшенными черепом и костями, стрелки, летчики прошли, чеканя шаг, по площади Данте. Замыкали парад бронемашины, ощетинившиеся пулеметами, будто нацеленные на принимающего парад Команданте. Толпа веселилась, женщины сходили с ума от радости. Д’Аннунцио произнес речь и затем дал слово Маринетти.

После парада началось всеобщее празднование. «Город жизни», как назвал Фьюме Д’Аннунцио, действительно жил — весело и безоглядно.

«Команданте» был окружен всеобщим обожанием.

Вот слова футуриста Марио Карли, в то время ардити во Фьюме:

Стоило только прикоснуться к ореолу его интенсивной духовности, и ты чувствовал внутреннее опьянение, которое ощущается в присутствии святых, и порождает способность к жертве и героизму даже в самых эгоистических и грубых натурах.

Или вот впечатление Леона Кохницки, бельгийского поэта, вскоре назначенного министром иностранных дел. Увидев Команданте в первый раз во Фьюме, он написал:

Три раза протрубили фанфары. И вот появляется Поэт на коне в крагах и шпорах, его грудь окована тугим свитером ардити. Какая выездка! Какая живость во взгляде! Он не старше своих бойцов. Ему
двадцать лет, как и им…

Во Фьюме все подчинялось Команданте, военные и гражданские, но полиция по-прежнему ходила в старой австрийской униформе. Впрочем, она и не вмешивалась ни во что. Рабочие были в основном страстными приверженцами новой власти, и только администрация сохраняла проавстрийские симпатии.

Многие наголо брили голову, чтобы походить на Команданте, другие наоборот отращивали волосы до невероятной длины. В моду во Фьюме вошли черные фески, крылатка и черный галстук, и даже женщины носили с собой кинжалы. Почти все легионеры нюхали или курили наркотики, гомосексуальная практика распространилась среди них очень широко. Но и в женщинах недостатка не было, чуя поживу, со всей Италии в город хлынули проститутки. Никто ничего не стеснялся. Это была своего рода «героическая оргия», как выразился один из фьюманцев.

Молодой левый писатель Джованни Комиссо, служивший в армии, узнав о захвате города, сбежал и приехал защищать Фьюме. Он свидетельствовал, что всюду «цвела любовь без границ».

Д’Аннунцио окружал себя странными личностями — вроде Келлера, безоглядными идеалистами, миллионерами, приехавшими в поисках приключений, нищими молодыми людьми, относившимися к нему как к идолу и оракулу. «Судьба сделала меня князем молодости в конце жизни», — сказал однажды Д’Аннунцио. Культ молодости царил в городе, и знаменитый фашистский гимн «Молодость» был создан во Фьюме. Его, как и черные фески, позаимствовали фашисты. Город любви и молодости был отчасти предчувствием будущего поколения «детей-цветов».

Отступление в сторону Гвидо

Говоря о Фьюме, нельзя не сказать о Гвидо Келлере, молодом человеке 24 лет, взявшем на себя первое время обязанности адъютанта и секретаря Д’Аннунцио. Именно он объявил, что Д’Аннунцио назначен губернатором. Келлер отличился на войне отвагой, мужеством и решительностью. При этом он был едва ли не самым эксцентричным существом из всех встреченных нашим героем в жизни, и одним из самых ярких персонажей эпохи, не страдавшей от их отсутствия.

Он был намного моложе Д’Аннунцио, но при этом единственный во Фьюме, обращавшийся к нему на «ты». Бельгийский аристократ, ставший летчиком в эскадрилье Франческо Баракка и прославившийся экстравагантными поступками, чем-то походил на самого Габриэле. Он сочетал в себе эстета и человека действия. Маринетти говорил, что он похож на португальца (смуглый) и на Д’Артаньяна. Черная борода и всклокоченные волосы, люциферический вид делали его устрашающим. Постоянно нюхал кокаин. Он организовал для персональной защиты Команданте из самых буйных и недисциплинированных громил «гвардейскую роту», названную «Отчаянная».

Когда во Фьюме стало плохо с продовольствием, он летал на самолете в деревни и просто воровал, что попадалось. Это называлось «корсарством» (пиратством на службе какого-либо государства) и всячески поощрялось Д’Аннунцио. Однажды он украл большую свинью, погрузил ее на борт, но бедная свинья тяжелой тушей проломила фюзеляж, и Келлеру пришлось вместо шасси приземляться бедным животным.

Он вместе с Комиссо основал во Фьюме оккультное «Общество Йоги» («Союз свободных душ, стремящихся к совершенству»), там почитались священными свастика и пятилепестковая роза. Свастика еще не стала тогда одиозным символом фашизма. Она была просто знаком солнца, общим для многих культур. Занятия йогой проходили под открытым небом на виду у всех. Часто Д’Аннунцио видели застывшим в позе медитации под деревом. На плече у него всегда сидел прирученный орел, которого он назвал своим именем Гвидо. Кроме того, он проповедовал нудизм и часто появлялся на людях обнаженным или фотографировался, сидя на ночной посудине, лукаво улыбаясь в аппарат. К этому предмету он имел особенное пристрастие и однажды летал на Рим специально с целью сбросить его в знак презрения на парламент. В каком-то смысле он был предшественником абсурдистов и в еще большей степени — детей цветов. Маринетти Гвидо Келлер казался «душой Фьюме».

Келлер мечтал полететь в Москву, чтобы соединить два города, обладавших живым духом в противовес гниющей механической цивилизации Запада. И впрямь, многое во Фьюме напоминало атмосферу первых лет революции в России. Постоянный эксперимент — во всем. В искусстве (футуристический театр), в еде — Келлер придумывал странные блюда, (вроде салата с медом), в музыке, в сакрализации политики наконец.

После Фьюме Гвидо был пилотом в Турции и Берлине, а потом отправился в Южную Америку, где пытался бороться с гегемонией США.

Он умер в 1929 году тридцатипятилетним, попав в автокатастрофу, и был похоронен в усадьбе Д’Аннунцио Витториале на мемориальном кладбище. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>